Ярослав Судзиловский: «Композитор XXI века должен заниматься миропостроением вокруг себя»
В следующем году Молодежное отделение Союза композиторов России (МолОт) празднует 10-летие.
К празднованию первой круглой даты председатель организации, композитор, виолончелист и член Совета РМС Ярослав Судзиловский готовится, путешествуя между существующими отделениями по всей стране, открывая новые (в октябре у МолОта появилось представительство на Северном Кавказе) и налаживая международные связи – этот разговор состоялся в преддверии подписания меморандума о пятилетнем сотрудничестве с Союзом композиторов Чехии.
О том, как изменилась ситуация в профессии за прошедшее десятилетие и какие перспективы открываются перед людьми искусства в XXI веке, Ярослав Судзиловский рассказал в своем интервью.
— В юбилеи принято подводить промежуточные итоги. Каков главный итог 10-летнего существования МолОта?
— Мы объединили композиторов по всей стране и «воспитали» уже несколько поколений. Многие из тех, кто с нами начинал, сейчас успешные, известные в России и за рубежом музыканты. Но не менее важно, что создана инфраструктура, которая позволяет нам и дальше развивать нашу профессию в России и государствах СНГ.
— Когда вы с музыковедом Ярославом Тимофеевым создавали МолОт, хотели ли вы, чтобы он отличался от «взрослого» Союза композиторов – структурно, идеологически?
— Мы не ставили задачу добиваться каких-то принципиальных отличий. Напротив, идея была в том, чтобы воспитывать новые кадры, которые потом бы укрепляли Союз композиторов, работали на его благо, помогали ему развиваться. Другое дело, что управление МолОта изначально строилось на условиях автономии, и я благодарен покойному председателю СК РФ Владиславу Казенину за то, что он такую возможность нам предоставил.
Потому что в самом Союзе тогда был ряд проблем, связанных с системой управления. Например, разрозненность организации, независимость региональных отделений друг от друга, которая не работала на благо единого целого. Достаточно сказать, что, когда я заканчивал консерваторию, я не знал вообще никого не то что из Новосибирска, даже из Санкт-Петербурга! Страна была разодрана в клочья. Теперь же ситуация куда лучше.
— Как изменилась профессия композитора за эти десять лет работы?
— Профессия особо не изменилась – она одна из самых консервативных, чему здесь меняться? А вот обстоятельства вокруг этой профессии изменились кардинально. Прежде всего, создан МолОт, как раз решивший проблему разрозненности и потерянности молодежи – выпускников и студентов музыкальных учебных заведений. Кстати, не надо думать, что его появление было само собой разумеющимся – это был адский труд, и нам пришлось преодолевать очень много препятствий.
Но вообще за 10 лет в России появилась огромная инфраструктура для молодых композиторов, причем не только нашими усилиями. Это семинары, различные смотры и конкурсы… Существенную роль сыграла Студия новой музыки и лично Владимир Тарнопольский, фестиваль «Другое пространство» Владимира Юровского, Академия в городе Чайковском, и это далеко не полный список.
Стоит признать, что и оркестры стали играть современную музыку. В целом сейчас перспектив для композитора гораздо больше, чем в 2006-м, когда я заканчивал консерваторию и начинал свой путь в профессии.
Особенность нашего вклада в том, что мы объединили людей на постоянной основе, а не разово, как какой-то фестиваль или семинары. И мы им дали ощущение причастности к общему движению.
Сегодня только очень ленивый молодой композитор может не воспользоваться открывшимися возможностями. Мы же – наше поколение – росли совсем в других условиях. Нам нужно было все начинать с нуля, «выгрызать» себе каждый миллиметр территории.
— Как вы думаете, почему все эти возможности появились именно в последнее десятилетие? Что такого произошло, благодаря чему это стало возможным?
— Что-то появлялось и раньше, но в целом, да, эта инфраструктура, действительно, сложилась уже в 2010-е. Причина, на мой взгляд, проста: к тому моменту (рубеж 2000-х – 2010-х) подросло поколение, которое не испытало депрессии начала 1990-х, когда казалось, что ты и твоя профессия никому не нужны. Поэтому оно было внутренне свободнее и активнее. Кстати, сейчас у нас опять сонное царство, временное затишье. Не могу сказать, что среди нынешних 20-летних много людей, которые с утра до ночи что-то создают, меняют, горят какими-то глобальными идеями…
— С чем связано?
— Заелись. Когда у человека все есть, он это не ценит. Он ценит только то, что у него отнимают. Сейчас уже есть эти возможности, и молодежи кажется, что это естественно. В каком-то смысле мы их разбаловали. Но это не значит, что то, что мы сделали, не нужно было делать. Скорее всего, если бы мы это не сделали, большинство выпускников-композиторов просто уехали бы на Запад. Российская композиторская школа потеряла бы очень многое. Появление этой инфраструктуры многих удержало от того, чтобы убежать после пятого курса за рубеж.
— Есть ли вообще сейчас проблема «утечки мозгов» в композиторской сфере?
— Я ее не очень замечаю. Может и есть. Но, с другой стороны, что понимать под «утечкой мозгов»? Александр Хубеев, например, живет в России, хотя он и выиграл престижный голландский конкурс Gaudeamus и имеет заказы в Европе. Остальные тоже живут в России. Думаю, изменилось ощущение среды. Молодые композиторы сейчас не нацелены на то, чтобы уезжать из России. Более того, многие стали возвращаться в свои родные регионы. Например, Хубеева пригласили в Пермь вести мастер-классы. Так это же прекрасно для нашей страны, что он будет преподавать в Перми, а не в Оклахоме или Чикаго!
Я вообще надеюсь, что однажды будет отток талантливых людей из Москвы в регионы. Какой смысл столице иметь тысячу композиторов, если не больше? Это при том, что у нас есть регионы, где созданы институции (филармонии, консерватории), но нет ни одного композитора. Нужно перестраивать психологию нового поколения. Ведь в той же Франции немыслимо, чтобы все сидели в Париже. Там есть и Прованс, и Бордо, и Марсель, и различные региональные центры со своими консерваториями. Профессора с мировыми именами ездят и преподают и там, и там…
Конечно, в том, что касается образования, Московская консерватория в России – вне конкуренции. Понятно, что все стремятся сюда, поэтому в столицу стекаются самые перспективные ребята. Но, отучившись, им стоило бы поездить по стране. Это своего рода миссия.
— Для того, чтобы ездить, на местах нужно иметь подготовленную публику. Готовы ли регионы к новой музыке?
— Я недавно вернулся из Дагестана, где нас принимали в музыкальном колледже Махачкалы. И у меня там были творческие встречи. Перед поездкой меня все пугали: «Ой, как ты там свою музыку поставишь! Ой, как тебя там будут воспринимать!» Так вот прекрасно воспринимали! Затаив дыхание, слушали «Святки», «Божество», кайфовали от моей новой системы нотозаписи…
У нас по-прежнему сильны стереотипы о регионах, но надо от этого избавляться. А для этого – больше ездить! Хотя, конечно, в каждом регионе ситуация своя. Там, где есть консерватория, она более благополучная. А на Северном Кавказе, например, консерватории нет. И это большая проблема: все уезжают, кадров не хватает. Спрашивается, почему на несколько регионов нет хотя бы одной консерватории? Существует такое понятие «градообразующее предприятие». Вот консерватория – это «профессеобразующее» предприятие.
— Есть ли ощущение, что в регионах что-то меняется в лучшую сторону?
— Конечно. И мы ведем очень активную работу в регионах. Только за текущий год мы возобновили работу сибирской организации, открыли ячейку МолОта на Северном Кавказе… Даже обычные поездки наших делегаций в регионы – это не просто так: «поиграли, посидели-выпили». Это договоры, творческие планы, налаживание коммуникации, фестивальные и образовательные проекты. И все это оказывает благотворное влияние.
— Вы ведете активную работу не только внутри страны, но и за рубежом. В частности, идет интенсивное взаимодействие с республиками бывшего соцлагеря. Можно ли говорить, что время взаимного отторжения между нашими народами прошло?
— Всё зависит от поколения. Скажем, есть старшее поколение. После того, как эти люди пожили в капитализме, у многих из них появилась ностальгия по социализму. Поэтому они нацелены на общение с русскими. Да и вообще я не встречал у них какой-либо агрессии. Есть поколение, воспитанное в 1990-е – 2000-е годы, оно более сложное. Представители этой генерации однозначно ориентированы на Запад, но делать из них монстров я бы не стал – их отчуждение объясняется тем, что они просто ничего не знают о России.
Это, конечно, провал той политики, которая была после распада СССР, потому что Россия тогда ушла отовсюду, куда вкладывала и деньги, и интеллектуальные кадры… Теперь мы должны с этими людьми налаживать контакт с нуля, как-то взаимодействовать. И здесь бывают разные ситуации. Например, в Польше нам поставили концерт в Варшавской консерватории как раз на годовщину падения самолета Леха Качиньского под Смоленском. В этот день проходили антирусские манифестации, и нам пришлось идти на свое выступление просто под охраной полиции.
Но помимо старшего и среднего поколения есть и совсем молодые люди. Так вот они абсолютно открыты к общению с русскими. Если говорить о Чехии, то их 20-летние и Пражскую весну только по книжкам знают, и об СССР слышали только от родителей… Проще говоря, это абсолютно свежий материал. И если наша политика в отношении этого поколения будет грамотной, мы сможем получить очень правильные позиции для продвижения нашего русского искусства и культуры.
Россия – страна величайшей культуры, и вклад ее в мировой культурный процесс огромен. Мы – культурная империя. Поэтому продвижение нашей культуры в мире должно быть частью государственной политики в целом. Со своей стороны, мы стараемся решать эту задачу в рамках творческой организации.
Это стало возможным благодаря тому, что МолОт обрел международный статус. В составе Российского музыкального союза мы создали Международную ассоциацию молодых композиторов и музыковедов, через которую можем заключать договора с другими странами, что мы активно и делаем.
— В чем особенность нового молодого поколения европейцев? Как бы вы определили его специфику в контексте наших задач?
— Эти люди формируют мультикультурное, универсальное общество, у которого даже еда одинаковая – что во Франции, что в Китае. Это уже не миллениалы, а пост-миллениалы. Они совершенно другие. В их сознании нет государственных и языковых границ, они все живут в киберпространстве. У них нет патриотов и не-патриотов, потому что они просто не задумываются об этом. И для нас это хорошо в том плане, что мы можем начать с чистого листа выстраивать отношения между молодежью нашей страны и других стран.
Естественно, эта европейская молодежь заинтересована в России, потому что мы представляем собой гигантский рынок. Когда тебе дают всю Евразию, чтобы исполнить твою музыку, кто же откажется? А еще им дико интересно с нами, они ничего не знают о России, а местная пропаганда им рассказывает только о том, как Россия якобы Сирию бомбит. И получается, что когда в эти западные страны приезжают композиторы из Москвы, Петербурга, Казани, начинают общаться, рассказывать о себе, то происходит разрыв шаблона.
Гипотетически мы можем создать абсолютно новую и историческую, и культурную ситуацию, которая в будущем может отозваться и в политической плоскости, поскольку это новое поколение будет по-другому мыслить и относиться к нашей стране. Поэтому, я считаю, нужно сейчас вкладывать в эти международные проекты как можно больше, потому что это – будущее, и здесь заложен огромный потенциал для продвижения нашей культуры.
— Говоря о политических, дипломатических последствиях работы композиторов, мы не можем не задаться вопросом: какова вообще роль композитора в современном обществе? Изменилась ли она по сравнению, скажем, с советскими временами?
— Конечно изменилась. В советское время искусство заменяло религию. Писатели, композиторы, художники были на месте служителей культа. Сейчас религия вернула себе первоначальную роль, а художники (в широком смысле слова) свой статус, соответственно, потеряли. Но так во всем мире – этот статус везде примерно одинаков. Конечно, везде есть свои нюансы. Например, Франция и Германия стали во многом социалистическими государствами. И это повлекло за собой появление определенных государственных гарантий человеку, получившему профессию.
Но здесь нет разницы – композитор это или, скажем, водопроводчик. Это не статус конкретной профессии, а достижение социального государства. В нашей стране юридически статус профессии как был остался нерешенным, так и есть: профессии «композитор» в соответствующем официальном реестре просто не существует. Мы боремся за это уже много лет, но пока изменений нет.
— А если говорить не о формальном, а о реальном статусе композитора в обществе?
— Тут многое зависит от самого композитора. От того, как он понимает свое предназначение. Просто сочинять звуки – это, конечно, весело, но, на мой взгляд, задача композитора гораздо шире. Это универсальная фигура. Она должна заниматься не только сочинением музыки, но миропостроением вокруг себя. Поэтому то, что сейчас делают Владимир Мартынов, Настасья Хрущёва, – это очень правильно, на мой взгляд. Композитор должен быть философом. Я рад, что есть целая плеяда композиторов, которые занимаются не только сочинением музыки, но и формированием, условно говоря, гуманитарной ситуации.
Я бы очень хотел, чтобы каждый композитор был у нас таким. Не просто сочинителем звуков, а универсальным деятелем общегуманитарного, общекультурного пространства. Композитор – от слова «компоновать». Компонователь мира.